Не потакать агрессору. Четыре сценария путинской войны против Украины
Один из самых известных историков Германии рассказывает Радио Свобода о российско-украинской войне, возможностях установления мира в Украине, опасности потакания Путину как инициатору российской агрессии, допустимости исторических сравнений и будущем России.
‒ Господин профессор, война в Украине продолжается уже более двух лет, и конца ей не видно. Многие военные эксперты высказывают мнение, что война может продлиться еще несколько лет. Согласны ли вы с ними?
‒ Да, это представимо, но лишь при условии, что Украина будет в состоянии защищаться от российского агрессора. В нынешней ситуации стоит опасаться того, что западная поддержка Украины окажется под вопросом. При этом решающей будет проблема ресурсов. Если западная помощь не будет поступать в Украину в достаточном количестве, очень быстро может оказаться прорванной линия фронта, и тогда это будет означать не войну на истощение, а возможность военного доминирования России, сопряженную, быть может, даже с достижением российских целей в более широком контексте. Эта опасность в настоящее время явно увеличивается.
‒ В вашей книге "О войнах и как их заканчивать" вы представили четыре сценария окончания войн. Какой из них был бы наиболее вероятным для Украины?
‒ Первый сценарий, быстрое решающее сражение, судя по развитию военных действий начиная с февраля 2022 года, не воплотился в жизнь. Наверное, он был в голове Путина [в начале агрессии]. Тем самым становится важным второй сценарий, а именно военный пат, при котором обе стороны не получают никакого политического преимущества от продолжения боев. В настоящее время многое указывает на то, что это патовое состояние может измениться в пользу России, что в основном зависит от вопроса западной поддержки Украины. (Разговор состоялся до утверждения Конгрессом США нового крупного пакета военной помощи Украине. – РС).
Третий сценарий – это вмешательство сильных посредников с серьезным мандатом, то есть с возможностью, например, провести в жизнь выполнение условий прекращения огня. Мне это в настоящее время не кажется возможным, поскольку важные потенциальные международные посредники, США и Китай, так или иначе втянуты в конфликт путем политической или военной поддержки одной из сторон. Другие возможные посредники, Бразилия и Индия, могли бы достичь чего-то в политическом смысле, однако они не обладают военными средствами, чтобы контролировать условия прекращения огня на местах.
В четвертом сценарии война переходит в конфликт с небольшой интенсивностью, то есть устанавливается своего рода "кровоточащая граница" после прекращения огня – все на уровне формального, обязательного с точки зрения международного права, соглашения. В настоящее время ситуация могла бы развиваться в этом направлении. Однако это подразумевает, повторюсь, что Украина вообще будет в состоянии продолжать войну, чтобы привести Россию к пониманию, что та не сможет достичь военных успехов, и готовности к настоящим уступкам. От этого мы сейчас довольно далеки, к тому же временной фактор играет Путину на руку. Это касается и предстоящих выборов в Европарламент, и осенних выборов президента США. Поэтому сейчас нельзя распознать ни одной четкой тенденции.
‒ Вы сказали, что США и Китай втянуты в конфликт. В каком смысле?
‒ Не как прямо участвующие в войне стороны, которые сражаются непосредственно в Украине. США принимают участие в конфликте путем оказания военной помощи, без которой Украина не могла бы воевать далее, а Китай – путем политической и экономической поддержки России. Это относится также к Ирану и Северной Корее, которые поставляют России оружие и боеприпасы.
‒ Хотя Россия начала и ведет полномасштабную войну, многие россияне повторяют утверждение Путина, что их страна "борется за мир". В целом это популярнейший нарратив новейшей истории, как ее видит режим в России. Кремлевская пропаганда то и дело напоминает о роли России – причем уже не Советского Союза, частью которого была в том числе и Украина, – как победительницы над нацизмом во Второй мировой войне. Это историческое восприятие может оказывать влияние на отношение россиян к войне в Украине?
‒ Здесь речь идет об историко-политической легитимации этой войны со стороны Путина. Поэтому историки должны четко и уверенно формулировать свою оценку того, что исторически достоверно, а что является историческим нарративом, созданным с целью манипуляции. Ведь Путин явно пытается оправдать собственную агрессию как своего рода "самозащиту" против мнимого нацизма, помещая войну в Украине в длинную традицию "Великой Отечественной войны", которая остается фундаментально важным историческим событием для самосознания СССР, а затем России, начиная с 1941 года. К этому прибавляется другая традиция, от Киевской Руси до царской империи, с идеей особой цивилизаторской миссии православия и России: Москва как "Третий Рим" по сравнению с декадентским Западом, который представляется слабым и немощным. В высказываниях и речах Путина обе историко-политические точки соприкосновения играют большую роль. Особенно ясно это видно, когда войну в Украине представляют как своего рода продолжение Великой Отечественной войны, а киевское правительство обвиняют в "нацизме".
‒ Украина – жертва российской агрессии. Но не использует ли также Киев историю как инструмент военной пропаганды, особенно в том, что касается прошлого российско-украинских отношений?
‒ И в Украине история сейчас мобилизуется. Однако тут есть решающая разница: она в том, что Россия умышленно напала на Украину. Украина использует свою историческую политику, чтобы обосновать национальную независимость от российского империализма. Нельзя смешивать агрессора и того, на кого он напал. Ни одна речь президента Зеленского не обходится без исторических примеров, вспомним его упоминание об Уинстоне Черчилле и борьбе с национал-социализмом во Второй мировой войне. Украина борется за свою территориальную целостность и защищается против агрессии, ставящей под вопрос именно эту независимость и целостность. Для Украины это также и война за собственную национальную идентичность, и обращение к собственной истории играет фундаментальную роль в этом процессе. Все это мы знаем на примере поисков национальной идентичности другими народами в XIX веке.
‒ Не секрет, что усталость от войны нарастает, в том числе и в европейских странах. Но нередко те, кто, как, например, немецкий философ Юрген Хабермас, говорит о возможности переговоров, сталкиваются с осуждением. С исторической точки зрения, правильно ли полностью исключать подобные планы, а тех, то высказывает такие предложения, считать предателями или мечтателями?
‒ Всегда, в том числе во время войн, задачей дипломатии было неформально зондировать почву, держать каналы коммуникации открытыми, готовить создание контактных групп или идентифицировать тех, кто мог бы стать партнерами по переговорам. Это важная подготовка к тому моменту, когда откроется окно для серьезных дипломатических переговоров. Мой скепсис основывается на том, что предложения о переговорах в основном сопровождаются намеком на то, что Украина должна пойти для этого на односторонние уступки. Если мы сейчас говорим о переговорах или даже "замораживании" конфликта, то тем самым даем Путину очень ясный сигнал: усталость от войны в западных странах растет, и поэтому Кремль мог бы добиться успеха, продолжая курс на агрессию. Переговоры с целью заморозить теперешнюю ситуацию означали бы для Украины потерю больших территорий ‒ Крыма и восточной Украины. Исходя из исторических примеров, мы знаем, что агрессор на основании таких сигналов чувствует себя увереннее и будет продолжать войну с еще большей жестокостью, поскольку верит в то, что, одержав победу, он сможет диктовать условия мира и тем самым оправдать понесенные жертвы перед собственным обществом.
Мы знаем из истории Первой мировой войны, что начиная с 1916-1917 годов были попытки мирных инициатив, которые, однако, в конце концов закончились ничем, поскольку все участники тактически использовали их, чтобы протестировать степень усталости противника. Но подлинная цель оставалась прежней: одержать победу на поле боя, что могло бы привести к заключению выгодного мира. Однако результатом было еще большее насилие. Быть может, еще более важный пример представляет собой ситуация в 30-е годы прошлого века, когда державы-победительницы 1918 года, Великобритания и Франция, отреагировали на агрессивную политику Гитлера односторонними уступками, вплоть до принесения в жертву суверенной Чехословакии – признанного члена Лиги наций. Гитлер принял эту политику за сигнал, что он может пойти еще дальше. Серьезные переговоры исключают односторонние уступки. Заморозить теперешний статус-кво означало бы признать нарушение суверенитета и территориальной целостности Украины. В результате Путин мог бы использовать такую ситуацию как тактическую паузу, чтобы пополнить свои ресурсы и далее продолжить конфликт при следующей возможности – в Украине, Приднестровье или балтийских странах.
‒ Вы сейчас используете исторические примеры. Не могут ли такие аналогии быть обманчивыми и даже опасными?
‒ Я использую примеры, конечно, не в смысле прямой аналогии – тогда подобные сравнения могли бы быть опасными, поскольку они предполагали бы детерминизм, предопределенность, которой здесь не может быть. История не повторяется, однако она предлагает резервуар примеров, позволяющий расширять наше понимание ситуации о том, на основании какой логики действий и каких механизмов влияния может произойти переход от войны к миру. Я написал свою книгу об окончании войн именно потому, что убежден: с помощью взгляда на историю можно понять, по каким схемам развивается та или иная ситуация, и тем самым лучше ориентироваться в настоящем.
Кроме того, взгляд на историю принуждает нас смотреть на вещи с определенной дистанции, которая позволяет нам яснее видеть состояние дел в настоящем. Конечно, история может быть использована в качестве инструмента простых аналогий, и это постоянно происходит в данной войне. Для меня, напротив, важно использовать историю как инструмент д
- Последние
- Популярные
Новости по дням
6 мая 2024
