Из России: Патриотическая некрофилия. Социологи о том, как россияне воспринимают смерть
Аналитический центр Юрия Левады исследовал отношение россиян к смерти, а также к существованию загробной жизни и посмертного наказания. В условиях войны, которую ведет Россия в Украине, эта тема звучит особенно актуально, пишет Радио Свобода.На вопрос: "Задумывались ли вы о своей смерти, и если да, готовы ли вы к ней?" – только 12% граждан ответили "готовы", 42% – "нет", 39% – вообще над этим не задумывались, и еще 7% опрошенных затруднились с ответом. Получается, что почти у половины респондентов мысль о смерти попросту вытеснена из сознания. А это, по мнению социологов, отражается в низкой ценности человеческой жизни в России, нежелании думать о цене массовых репрессий и войн, в отношениях врача и пациента, в философии пенсии и многих подобных вещах.О страхе смерти в разные годы сообщают от 30 до 40% опрошенных, совершенно не боятся или скорее не боятся от 36 до 51% граждан, прочие отвечают: "иногда – да, иногда – нет" или не знают, что сказать. Интерес к теме смерти – традиционный для социологии, он связан с источниками морали. Подобные исследования показывают, есть ли у людей сознание конечности своего существования, а соответственно, попытка посмотреть на свою жизнь как на нечто целое, оценить свои поступки в контексте этого целого. Кроме того, взгляд на жизнь как на нечто целое всегда связан с ценностями более высокого ранга, чем собственное физическое существование. Соответственно, ответы на вопросы по этой теме – хорошее диагностическое средство для понимания проблем ответственности, морали и оснований согласованности человеческого поведения. Социологи отмечают: в России наблюдается крайняя слабость ответственности. Люди не отвечают ни за то, что происходит в стране в целом, ни за политику руководства, ни за работу предприятий или учреждений, в которых они работают, ни за положение дел в своем городе. Единственное, за что они готовы отвечать, – это жизнь и благополучие своих детей и близких, то есть семьи. Вот этот круг ответственности действительно работает, он значим для людей, и здесь действуют некие моральные нормы. Все остальное – вне горизонта существования. Больше всего людей заботят текущие дела, они не поднимаются над уровнем повседневности. Сознание россиян погружено в мелкую суету и заботы о физическом существовании. Это значит, что высших ценностей у людей нет, нет инстанции, которая бы задавала это. Все остальное погружено в состояние аморализма, безответственности и равнодушия.Идея вечной жизни большинство россиян не привлекает. На вопрос: "Хотели бы вы жить вечно?" – 62% респондентов ответили "нет", 18% – "да", остальные затруднились с ответом. В жизнь после смерти твердо верят лишь 18% опрошенных "Левада-центром". Еще четверть граждан предполагают, что она, скорее всего, существует. Противоположных взглядов придерживаются в сумме 48% респондентов. И это, заметим, в стране, где абсолютное большинство граждан (70–80% в разные годы) причисляют себя в православным! "Разочарование в идеях светлого будущего (в коммунизме, в демократических реформах) послужило негативным фоном для путинской "стабильности", особенно при начавшемся в 2000-е годы росте потребления и удовлетворенности жизнью, – отмечают социологи. – Усиливающаяся идентификация с авторитарными и традиционными институтами снимала груз субъективной ответственности (и морали). Она растворяла слабое индивидуальное сознание в коллективных мифах величия, в общепринятых символах и верованиях, избавлявших от мысли о смерти, ничтожности отдельной и неудачной жизни, а иногда обещавших продолжение существования в другой жизни. Можно назвать эти упования "жертвой интеллекта", а можно – имморализмом". Прокомментировать исследование "Левада-центра" мы попросили социолога, чье имя не называем из соображений безопасности.– Ответы на вопросы: думаете ли вы о смерти, боитесь ли вы ее, верите ли вы в вечную жизнь или в жизнь после смерти – показывают, что люди боятся не физических мучений конца, а некоторой ответственности в высшем смысле слова: за грехи в своей жизни. И речь тут идет не только о чисто религиозном сознании, даже в меньшей степени о нем, а скорее том, что возникает некоторое обобщенное представление об инстанциях, перед которыми мы отвечаем в своей жизни, что, собственно, и является общим представлением о совести и морали. Дело не в том, будут ли нас наказывать после смерти, а в том, есть ли у нас сама идея ответственности высшего порядка, то есть то, что выходит за рамки нашего частного повседневного существования. Выясняется, что в России, несмотря на декларируемые "традиционные ценности", нет этой ответственности, нет представления о высших началах, перед которыми мы чувствуем свою обязанность вести себя таким-то образом, а не иначе. В России умерший – это абсолютно проигравший, как утверждает историк и социолог Леонид Седов в своей работе "Типология культур по отношению к смерти". Нет более общих, универсальных моральных регулятивов, поэтому вся жизнь сосредоточена именно в физическом существовании. А раз это так, то нет ни доверия к людям, ни оснований солидарности, а потому нет и ответственности.Если 75–80% говорят, что нельзя доверять не только незнакомым людям, но и институтам, это указывает на то, что перед нами человек растерянный, дезориентированный, боящийся, тревожный, не знающий, что его ждет в ближайшем будущем, и у него нет более фундаментальных принципов, которые мы связываем с моралью, этикой и так далее. – От страха смерти религиозных людей спасает вера в загробную жизнь. Но верящих в нее в российском обществе меньше половины, и лишь четверть боится посмертного наказания. Хотя и то, и другое – постулаты православия, а православными называют себя из года в год абсолютное большинство опрошенных. Стало быть, такое присоединение к православию по-прежнему является демонстративным, не имеющим под собой реальной почвы? – Да, оно чисто декларативное, если 75% считают себя православными, а при этом только 40% из них верят в Бога, в спасение души и соблюдают необходимые нормы религиозного поведения. Скажем, исповедь – чрезвычайно важный институт, как раз связанный с понятием вины и ответственности и, соответственно, воздаяния в загробной жизни. Раз этого нет, то мы имеем дело с примитивной этнической, этноконфессиональной идентичностью: я русский – значит я православный. Но это не предполагает ни веры, ни православного поведения в этическом смысле, то есть соблюдения строгости по отношению к недостойному поведению.Кроме того, в отличие от протестантской культуры, где действительно очень жесткие требования к моральному самоконтролю, в православии традиция такая, что посредством периодической молитвы и покаяния можно освободиться от чувства виновности. Соответственно, раз можно периодически грешить и освобождаться от греха, значит, не возникает идеи целостности жизни и необходимости рационализации собственного поведения, самоотчета, ответственности. Поэтому действует принцип "не согрешишь – не покаешься и не спасешься", такая разрушающая мораль современной личности. И это как раз очень хорошо коррелирует с идеей отказа от ответственности в обществе, за исключением самых близких.– Как думаете, судя по разным опросам, сколько примерно сейчас людей в российском обществе, которых можно назвать моральными и ответственными?– Пожалуй, от 8 до 12%. Это примерно та доля людей в населении, которые испытывают стыд и чувство вины за происходящее в стране и в отношениях с другими людьми. Во всех других случаях мы имеем дело с отказом от сознания своей вины. Человек не может жить, не нарушая каких-то норм, иначе мы имели бы общество святых. Люди постоянно находятся в противоречивом состоянии, где выбирают между тем, что правильно, и тем, что легче, как говорил один из героев "Гарри Поттера". Поэтому чувство вины – это характеристика современного ответственного человека, обладающего собственной этнической автономией и самосознанием.В свое время Кьеркегор, писавший о проблеме страха перед смертью, о проблеме вины, говорил, что перед богом все виновны, потому что бог – это воплощение совершенства. Это осознание своего несовершенства, греховности, в какой-то степени состояние зла по отношению к ближним – оно постоянно, неупразднимо. Единственное, что можно сделать в этой ситуации, это осознавать и пытаться как-то контролировать это. Это, в сущности, и есть воспитание морали: не гедонистическое утверждение, что "человек создан для счастья, как птица для полета", а именно чувство ответственности, которое создает условия для взаимопонимания, эмпатии, сочувствия ближнему, а соответственно, для смягчения возможности принесения вреда. В Советском Союзе из-за страшной истории государственного насилия и преступлений возникло то, что Солженицын называл лагерной моралью: "умри ты сегодня, а я завтра", "подтолкни падающего" и так далее. В социологических исследованиях это выявляется очень четко и очень страшно, особенно у молодежи, которая говорит: не грузите меня вашими проблемами, не хочу я слушать о прошлом, не заставляйте меня страдать, у меня своя жизнь, зачем мне вникать в то, что было раньше? И вот отказ от понимания того, что происходит вокруг, – это характеристика социальности и, между прочим, условие существования нынешнего репрессивного режима: раз все готовы терпеть и никто не хочет ни за что отвечать, естественно, бесконтрольной, циничной и жестокой власти удается установить свой порядок. – С другой стороны, и Русская православная церковь сейчас не применяет христианских заповедей типа "не убий" по отношению к войне в Украине, ведет достаточно агрессивную риторику, то есть как бы дает санкцию не испытывать чувства стыда и вины за происходящее. Очевидно, это тоже влияет на умы? – Здесь крайне противоречивая ситуация. Конечно, нынешняя церковь – это не церковь, а департамент путинской пропаганды. Конечно, она оказывает развращающее влияние, подавляя в обществе возможность этического или морального сознания. Но в самом обществе действительно существует очень смутная, неразвитая, несколько инфантильная потребность верить во что-то хорошее, светл
- Последние
- Популярные
Новости по дням
25 ноября 2024
