Невзлин: Путин в очень плохом состоянии и даже в депрессии. Его жалкий выход на Рождество – явное подтверждение, что человеку никуда не хочется, ему страшно выходить на улицу

20.01.2023, 08:41 gordonua.com

– Леонид Борисович, добрый вечер. – Добрый вечер, Дмитрий. – Я вас рад видеть и слышать. И вопросов, как всегда, к вам много. Я даже надеюсь, что вы на них ответите. – Спасибо. Я постараюсь. – Вы знаете, вот мы с вами говорим часто и оптимистично, и после бесед с вами у меня всегда хорошее настроение. Но вы видите: Путин все по-прежнему у власти, люди у россиян не заканчиваются, оружие, судя по всему, тоже – бьются за Бахмут и Соледар просто... Как мне говорят наши военные, идут по штабелям трупов и идут. Другие бы уже назад пошли, а эти идут. И конца и края пока не видно. Скажите: какова ваша оценка текущей ситуации? Что вы думаете о том, что происходит сегодня? – Вы знаете, я все-таки стараюсь быть оптимистичным. Хотя трудно быть оптимистичным в период, когда столько людей убивают, особенно невинных людей в Украине и тех, кто ее защищает. Гуманитарная катастрофа, конечно, огромная. Но мы понимали, что мы войдем в эту зиму. И мы понимали, что мы ее должны будем пережить. Мой оптимизм отчасти связан с тем, что прошла уже половина зимы. Зима не холодная, по большому счету. Есть, конечно, холодные дни, но две самые важные вещи: это Украина и Европа – пока трагедия не наступила. Даже наоборот: я считаю, что Украина все-таки лучше справляется с энергетическими мощностями, с инфраструктурой. Понятно, что население сельское может прожить, что называется, с печкой и свечкой. Понятно, что в больших городах, особенно в Киеве, – тяжело. Когда даже в центре нет то электричества, то воды, то тепла или вообще холодно. Но все-таки это не такая зима суровая. И самое главное – европейская поддержка при этом: план Путина сорвался. То есть они [европейцы] не стали выть, что поддержка Украины мешает их теплу и комфорту. Они, в общем-то, в целом разобрались с этим. Особенно немцы удивили в хорошем смысле. А Меркель расстроила в плохом смысле: оказывается, это все можно было сделать за эти годы спокойно и избавиться от зависимости от России, а не наращивать эту зависимость. Ну и, кроме главной как бы страны в Европе, остальные страны заняли гораздо более правильную и решительную позицию – а именно Франция, ну и про остальных мы с вами понимаем. По-моему, даже Орбан засунул свой язык за пазуху и не очень выступает. А все остальные проявляют в достаточной степени правильный настрой и готовы помогать Украине, что называется, ровно столько, сколько надо. У нас, мне кажется, основная проблема сейчас состоит в том, что Америка проявляет некоторую до сих пор нерешительность. Потому что даже Европа ждет от Америки сейчас более решительных шагов. Еще – я не знаю, заметили вы или нет, – но они не умеют обсуждать больше одного вопроса одновременно. Вот сейчас, когда с темой ПВО в общем и целом намного лучше: более закрыта сейчас Украина, чем раньше, небо... Особенно в городах, где это важно, где есть концентрация инфраструктурных мощностей, куда бьют. Так они перешли на танки. Танки – важнейшее наступательное вооружение. И, дай бог, дойдет до Leopard и других, но ждут инициативы Америки – и потом, как мы знаем, вся Европа в складчину готова будет поставлять танки типа Leopard и прочие бронемашины. И это то, что надо, отвечая на ваш вопрос про Бахмут и этот самый... Как его? – Соледар. – Соледар. Извините. Все время хочется сказать "Салехард" как бывшему нефтянику. Соледар, да. – Кстати, хорошая идея. Заметьте: это вы ее предложили. – Да нет, Соледар. Поэтому танки эти очень нужны, но при этом все-таки нужна дальняя артиллерия, нужно мощное оружие. "Мощное" – в смысле уничтожения живой, физической, силы противника. Нужно оружие, достающее до, так сказать, России глубже, чем сейчас. Глубже, чем первые пограничные области. Еще нужно ПВО – дозакрыть небо. И пережить эту зиму уже с некоторым преимуществом. Иначе вы правы: Россия может продолжать развивать свое наступательное движение, потому что они не считаются с жизнями людей. Вообще. То есть я вот не хочу говорить, как я оцениваю количество людей из военных, погибающих в Украине, – достаточно немало в день. Но поверьте мне, что сейчас погибает российских солдат – там, мобиков или, не важно, как их назвать, вагнеровцев – от пяти до семи раз больше. То есть, грубо говоря, на сотню украинских военных погибает около 400–700 и даже иногда 800 российских солдат. Это такая, знаете, история, в которой Владимир Владимирович Путин понял, что он не туда попал. Он человек грустный уже и понимает, что он игру эту проиграл. Но он не знает, как из нее выйти. И когда он не знает, как из нее выйти, он продолжает и даже пытается подготовить со своими ребятами новое наступление большое. И то, что мы видим в Донецкой и Луганской [областях], эта точка прорыва – это попытка зайти с востока, усилить восток. Я не буду, наверное, много повторять, но все уже знают, что часть белорусского контингента будет брошена на восток. Плюс есть белгородская группировка напротив Харькова. То есть – есть определенные силы, которые они перекидывают на восток, усиливаются. И мы ждем – и не напрасно ждем – усиления мобилизации, увеличения волны мобилизации в России. То есть пойдет еще определенное количество, как говорят, мяса, которого Путину не жалко. И оно, конечно, имеет значение. Мы не можем сказать, что у Украины есть вооружение, которое может перемалывать русских солдат по 10 тысяч в день. А может быть, потребуется и по 2 тысячи в день. Так я, опять же, прикидывал для себя при самой оптимистичной схеме их оптимизации: что 1,5 – максимум 2 тысячи в день придется убивать для того, чтобы сохранить баланс и не дать им наступать. Возможно это или нет, я не знаю, но если 800 можно... Были дни – и по тысяче. То, наверное, и больше нужно. Но это опять вопрос вооружения. И то, что Украина зависит от вооружений, которые поставляют ей Штаты, страны НАТО и некоторые другие страны, – это абсолютно нормально. Не может быть у Украины столько вооружений, чтобы перемолоть такую армию, как армия Российской Федерации. Какой бы она ни оказалась "не второй" – плохо управляемой, плохо подготовленной и с плохой техникой, – но это все-таки огромный ресурс. Это огромный ресурс. – Вы сказали, что Путин понял, что проиграл. Вы действительно считаете, что он понял? Я на него смотрю – у меня есть ощущение, что он уверен, знаете, в обратном. Он думает, наверное, так: "У меня огромный ресурс. У меня огромные резервы, у меня много денег, у меня много людей. Все-таки она [Украина] и территориально меньше, и по численности населения в разы меньше. Да я еще выиграю". Вам не кажется так? – Вы знаете, мне так не кажется. Мне кажется, что он в очень плохом состоянии и даже в депрессии. Его этот жалкий выход на Рождество мне кажется явным подтверждением того, что человеку никуда не хочется, ничего не надо, ему страшно выходить на улицу. И это проведение в одиночестве Рождества в Кремле – это какой-то нечеловеческий и совсем нероссийский способ встречи Рождества, насколько я помню, когда я там жил, как это происходило у православных. Это совсем не похоже. Ну и потом, он явно приторможен, он явно, так сказать, забывает, постоянно врет. И, честно говоря, не принимаются никакие решения, кроме решений, ужесточающих положение людей внутри и направленных на мобилизацию всех ресурсов, чтобы воевать с Украиной. То есть чтобы не проиграть. Проиграть он, конечно, боится безумно. Но мне кажется, что он уже чувствует, что проиграет. Вот. Другое дело – что... Мне вот один экономист сказал. Я не назову его фамилию именно из-за того, что он мне сказал. Он сказал, что Путину настолько по фигу люди, что если ему принесли расчет, в котором видно, что надо потерять 20–30 миллионов населения России, чтобы жить было лучше и веселее, потому что, в принципе, а зачем их кормить-то?.. Они же не участвуют в процедуре производства нефти, газа, нефтепродуктов, поставки их за рубеж и так далее. Ну, это упрощенно, грубо говоря. Если у тебя экспортно ориентированная экономика, там, на Восток и на Запад: во всяком случае, было так – зачем тебе эти лишние люди? Зачем их кормить? Сталин говорил – ГУЛАГ. Сталин, кроме ГУЛАГа, в котором как будто все работали или многие работали, много людей клал еще в войнах. Особенно во Второй мировой. Жуков тоже не считал со Сталиным, как и Путин, условно, с Суровикиным – не считали людей. Они к ним никак не относятся. Сталин тоже уменьшал численность для того, чтобы прокормить себя и оставшихся. Здесь еще более явное. Почему я ему поверил? Потому что, во-первых, он очень высокого уровня экономист. Он работал с правительством очень близко – боюсь проговориться. И понимает их настроения. Но при этом он говорит, что если сравнить, как их надо содержать даже на нижнем уровне, и то, что если бы людей не было, то деньги в карман – их больше будет. Ведь дело в том, что у Путина бюджет – это же карман. – Да. – Такого не было у Сталина. Понимаете? Поэтому в этом смысле ему чем больше, тем лучше. Чем больше погибнет, тем лучше. Ну или в любом случае он не испытывает никакой эмпатии к людям, рефлексии, сожалений. Ему совершенно все равно. И пока он не нашел какого-то решения, он будет кидать людей, так сказать, в эту мясорубку. И это самое неприятное, что нас с вами ждет, если говорить про украинскую сторону. – Вы с Путиным общались – лично? – Я вам рассказывал, что долгое общение у нас с ним было один раз: прямо в ФСБ на Лубянке. Позвали меня на встречу по инициативе Романа Абрамовича. – Да, да. – Видимо, чтобы, так сказать, познакомить с ним таким образом, что он будет преемником. Но я об этом не знал, поэтому мы с ним общались как с руководителем ФСБ, а не как с будущим президентом. Тогда это еще не было понятно. – Он сильно изменился с тех пор, на ваш взгляд? – Вы знаете, да. Причем он изменился и психологически, и физически. И [сужу] не только по встрече, а и по тому, как я за ним смотрел – как он реагировал. Понимаете, когда это была такая дворовая шпана – молодая, моложавая, с его шутками, – то казалось, что это человек, который входит в понимание, куда он попал, на какой уровень. Ну вот он такой, какой он есть. При этом он имеет рациональные цели, он неглупый, счит